Диалоги о ксенофилии [СИ] - Мария Ровная

– Да, мальчик мой, – вздохнул Ильегорский. – Весьма возможно, что Нур-Балиль любил поэзию. Он был образованным человеком. И, тем не менее, он был джаннаитом, врагом истинной веры; он сам хотел, как и все они, погибнуть в бою с иноверцами, чтобы в новом рождении воплотиться в просветлённого. О его чудовищной жестокости к пленникам-айюншианам Вы, конечно, наслышаны.

– Это-то и страшно, – прошептал Ванор. – Не видят ли марны нас такими же чудовищами, какими мы видим их? Между нами – кривое стекло. Как изуродованы, свиты в немыслимый узел души людей, если любовь – к Богу ли, к родине – приводит их к войне. Возможно ли вообще развязать этот узел? Или только – разрубить по живому?

– Меня тревожит, что Вы опять говорите глуше. Что с Вашим горлом?

– Ничего, – Ванор встряхнул головой. – Устал. Устал от бессмысленности.

– Что Вы считаете бессмысленным?

– Всё. И эти войны, и это веселье, и мою доблесть, и мои дворянские привилегии, и мою жизнь.

«Экзистенциальная фрустрация, – подумал Великий магистр голосом профессора Хэндзо. И уже своим: – Синдром смыслоутраты – и у кого?! – у представителя цивилизации третьего уровня, у семнадцатилетнего мальчишки. Ксенопсихолога сюда, со всеми его теориями эволюции психики и развития экзистенциальных потребностей, со всей его логотерапией!»

– Это муки рождения, – мягко проговорил он. – Из мальчика рождается зрелый муж. К сожалению, никто, и я в том числе, не выведет Вас из лабиринта этих вопросов. Вы должны пройти его сами. Одно только скажу: выход есть. Я не могу указать Вам смысл, но знаю точно: смысл есть, у каждого, в каждый миг жизни; бытие осмысленно и в терпении, и в поражении, и в страдании; Вы должны сами найти его, и найдёте.

Ванор выслушал этот спич со странным выражением – сосредоточенного размышления и снисходительного терпения, словно бы даже с оттенком неловкости. Ильегорский так и не понял его, а зондировать наглухо закрытое сознание Ванора не решился.

– Недаром имя Ваше на старом наречии означает «идущий», – с улыбкой заключил он.

– Уходящий, – чуть слышно поправил Ванор. Он тоже знал старое наречие.

_ _ _

Вадим нашёл Анну в лаборатории. Она и Атшери Тай в четыре руки – крошечные, изящные и гибкие человечьи и громадные, с семью ухватистыми четырёхфаланговыми пальцами джаргишские отлично дополняли друг друга – под контролем кирлиан-томографа шпиговали капиллярными зондами какую-то местную козявку. Анна едва кивнула Вадиму и сосредоточилась на дисплее. Джаргиш приветливо затрещало лицевым гребнем и на секунду вывернуло в сторону Вадима оба глаза.

– А я искал Вас в каюте, – сказал Вадим. – Вы обещали, что будете отдыхать.

– Уже, – обронила она.

– Отдых есть перемена деятельности, – назидательно прорычало Атшери Тай.

– Но я надеюсь, Вы успеете переодеться к ужину?

– Я и так ослепительна, – безразлично проговорила Анна. – Ой, да-а!…

– Вот именно! – подхватил Вадим. – Вы уже забыли? Прощальный ужин, старожилы наготовили кучу местных деликатесов…

Анна ни с того, ни с сего сделала ему «страшные» глаза. Атшери Тай развело глаза в стороны, плотно прижало оба гребня и произнесло что-то на родном языке, состоящем сплошь из «р-р-р, нга-нга-нга…». Потом – видимо, спохватившись – добавило, как обычно, на унлатхе – языке Содружества:

– Весьма сожалею, не имею возможности посетить достойное собрание.

Анна, к изумлению Вадима, ответила коннект-партнёру воркующей фразой «р-р-р, нга-нга-нга…». Джаргиш расправило зубцы гребней и один за другим оборотило глаза на женщину. Она продолжала, перейдя на унлатх:

– На Грумбридже-два нет ничего любопытного, а Грумбридж-три – интересная планета, там есть образования, которые Болецки считает остатками сооружений Странников. Ты не хочешь посмотреть?

– Я не смогу, – прогудело Атшери Тай. – Прости, не смогу. Я улечу на «Шамрауте», имеющем пересечь систему звезды Грумбриджа.

– Уже? – растерянно пролепетала Анна.

– Пришёл мой срок.

Она отключила томограф, отправила контейнер с животным в виварий. Джаргиш приложило к щеке её руку – Анна ответила тем же – и откланялось по своему обыкновению: попой в дверь.

– Я его, кажется, чем-то обидел, – неуверенно сказал Вадим.

– Скорее, повергли в смущение, – усмехнулась Анна. – Джаргиши считают, что еда – физиологически-интимный процесс, о котором не принято даже упоминать в обществе. Ну, ничего, Тай – особа свободомыслящая.

– Не огорчайтесь так, – Вадим приобнял её за плечи, хотя коридор был достаточно просторным. – У Тай будет маленький джаргишонок…

– Два. Атшери Ченд и Атшери Джаатур. Но её самой, моей Тайки, не станет. То, что память джаргиша сохраняется в потомках, может утешить только джаргиша.

– А как сам джаргиш воспринимает метаморфоз? Как смерть или как рождение?

– Вопрос некорректен. Метаморфоз – не начало и не конец, он словно дверь в очередную комнату в бесконечной их череде, – сказала Анна, отворяя дверь в свою каюту.

Она остановилась перед стенным шкафом. На её лице появилось выражение глубокого раздумья. Только одну проблему женщины решают так серьёзно: что надеть, – подумал Вадим.

– И всё же это ужасно – знать свой срок и идти навстречу концу, – сказал он.

– Все мы идём навстречу концу, – беспечно отозвалась она.

– Но разве Вы согласились бы заранее знать его дату? – горячо возразил Вадим.

И осекся.

– А почему нет? – Анна потащила из шкафа длинное чёрное платье с лиловыми ирисами по подолу. – Конечно, когда-нибудь узнаю. Я почувствую свой предел, и всё равно войду в лид-капсулу, и свалю в син-ро, и корабль выйдет из перехода с пустой капсулой. А интересно всё-таки: куда исчезает кормчий, достигший предела, правда?

Вадим задохнулся от ужаса. Анна встала на цыпочки, чтобы достать его шею, запутала пальцы в его волосах и со смехом успокаивала его:

– Дим, это будет ещё не скоро! Институт кормчих существует на Земле дольше трёхсот лет, и пока лишь двое из нас ушли за предел.

– Но ведь можно же, почувствовав, бросить и вернуться на Землю!

– Можно. Но скучно! И потом, почему Вы думаете, что предел хуже смерти?

– Анна, я люблю Вас.

– Ничего подобного, – весело сказала она. – Влюблённость плюс самолюбие плюс престиж. Впрочем, это неважно.

– Вы, кажется, хотите меня оскорбить, – покраснел Вадим.

– Наложите на меня штраф.

– Немедленно и с радостью! – воскликнул он, сжав её в объятиях.

_ _ _

Ужин удался на славу. Координатор исследовательской станции на Гирее-два и капитан «Веспера» нашли общих знакомых в каком-то давнем развед-рейсе и весь вечер вспоминали минувшие дни. Старожилы станции стращали сменную группу, прибывшую на «Веспере», опасностями планеты. Экологи грозили и тем, и другим санкциями, но местными деликатесами не пренебрегли. Фанни и Юко обсуждали с дамами-старожилами тонкости кулинарной обработки хемотрофных анаэробов. Стажёры, летящие пассажирами на Грумбридж-один и с первого дня рейса пребывающие в состоянии перманентной дискуссии, смолотили тем не менее всё жаркое из зуглючьих хвостов, сброшенных перед линькой.

– Я иду её приглашать, – решил Стив, когда координатор повёл Юко в шикарном ксинто с поворотами. – Э-э, где она?

– Улизнула, – сказала Рената. – Как хотите, а я пойду за ней.

– Всё-таки хочешь с ней поговорить?

– Да.

– А по-моему, не стоит, – хмыкнул Игорь. – Она далеко не так умна, как я ожидал. Я даже не уловил, о чём она говорила за столом. Так, ни о чём.

– А я уловила, – возразила Рената. – Когда нити разговора пересекались и кто-то кого-то перебивал, она собирала все эти оборванные нити и во время паузы напоминала тому, кому не дали закончить мысль: «Так мы говорили о том-то…». Заметь, не «Вы», а «мы». Она всем дала возможность вволю высказаться. И тебе тоже.

– Хм… Я не заметил.

– Вон она, – шепнул Стив.

Она стояла в переходнике, соединившем «Веспер» со станцией, и через прозрачную стену глядела на двух выясняющих отношения шипоносов – скорее всего, не видя их; её лицо было сосредоточенно-отрешённым, замкнутым и ещё более высокомерным, чем обычно.

Стажёры приостановились, робея подойти к ней, но не решаясь самим себе в этом признаться. Анна обернулась и поощрила их выжидательной полуулыбкой.

– Вы уходите? – заговорил Стив. – А я так радовался случаю потанцевать с Вами.

– В следующий раз, – пообещала Анна.

– Мы прочли Ваш перевод, – приступила к делу Рената; сделала паузу, но не дождалась реакции. – Нам бы очень хотелось узнать: что Вы думаете об авторе сонета?

– Ничего, – невинно ответила Анна.

Стажёры переглянулись, не зная, рассмеяться им или откланяться. Анна пожала плечами и сдалась:

– Автор умеет писать стихи. На мой взгляд, это достаточная характеристика для поэта.

– Он не только поэт, – заметил Игорь.